Рассказ «Божественный сад»

БОЖЕСТВЕННЫЙ САД
 
Это случилось однажды ночью. Я долго не мог уснуть. Я лежал в темноте и вслушивался, как за окном завывает вьюга. Она напоминала мне что то.
Первое время я не мог понять, что именно. Лежал и терялся в догадках. У меня было очень странное двоякое чувство. С одной стороны, я был уверен, и в этом меня убеждала интуиция, что столкнулся с чем то хорошо мне знакомым, с чем то очень, очень близким, с чем когда то уже соприкасался, но со временем забыл. А с другой стороны, я не мог взять в толк, что может быть общего между мной, человеком, существом одушевленным и разгулявшейся за окном стихией, бесчувственной, косной силой, которую олицетворяла вьюга. Я не видел ни какой связи. И, тем ни менее, связь была. Я ее чувствовал, хотя и не мог разумно объяснить. Так и лежал, вслушиваясь, как за окном завывает вьюга.
А как она завывала? О… Это надо было слышать. Этот голос, интонации… Эта протяжная дрожь. Нет, это не было похоже на безжизненное завывание ветра. Скорее, это был голос живого существа. Голос страдания! В каждом его звуке слышалась печаль, скорбь, крик. Да, это был вопль души, крик отчаянья. Он проникал глубоко внутрь, в самое сердце. Я так им проникся, что в какой то момент исполнился состраданием. Может это и покажется смешным, но я почувствовал жалость. Мне стало ее жалко, как будто передо мной находилась не вьюга, не бесчувственная стихия, а живое существо. Не знаю почему, но именно такой образ мне и пришел на ум.
Я вдруг увидел перед собой бездомную собаку, одно из тех жалких существ, которых нам часто доводится видеть в подворотнях или у метро, лежащих в лютые морозы на теплых крышках люков, свернувшихся в комочек. Увидел ее исполненные тоской глаза, в которых застыла немая боль, и сердце у меня сжалось. И тут я, вдруг, понял, что она мне напоминает.
Она напоминала мне меня самого. Я увидел в ней черты своей жизни, увидел в ней себя, свое одиночество и неприкаянность. Сходство было поразительным, как в зеркале. Именно это и роднило нас, связывая невидимой нитью. Она была так же одинока, как и я, как та бездомная собака, образ которой пришел мне на ум минутой раньше. Вот что на самом деле напоминала мне вьюга.
Поняв это, я чуть не заревел. Меня словно окатили горячим кипятком. По телу пробежала нервная дрожь, и волна отчаянья захлестнула меня, накрыла меня с головой. Сердце неистово забилось, а на глаза навернулись слезы. «Боже, зачем я живу,- простонал я сквозь слезы, – зачем», и заплакал. В душе у меня как будто что то лопнуло. Как будто пронесся ураган, разметав привычные декорации, за которыми я прятался.
Такое со мной было впервые. Если раньше я и задумывался о смысле существования, то делал это чисто механически, поверхностно, не касаясь сути. Все мои рассуждения сводились к абстракции, к банальным вопрошанием, «что есть жизнь», не касаясь, при этом, главного, меня самого. Меня интересовала не моя собственная жизнь, а жизнь вообще, отвлеченно, как таковая. Сегодня же, я впервые по-настоящему не только задал себе этот вопрос, но и получил на него ответ, и помогла мне в этом вьюга. Она открыла мне глаза на вещи, которых я раньше не замечал.
На деле, моя жизнь была далеко не радужной. Совсем не такой, какой я себе ее выдумывал и в чем настойчиво себя убеждал. В ней не было даже намека на счастье. Не было ни одного светлого пятнышка, сплошная серая рутина. Я был глубоко одинок и несчастен, но ни когда себе в этом не признавался. Я всю жизнь обманывал себя, делая вид, что ни чего этого нет, что у меня все хорошо и прекрасно. Хотя это было не так. И сегодня это открылось. Привычные декорации рухнули, и обнажилась реальность. Гнойник внутри лопнул и вся горечь, вся боль, и разочарование, копившиеся у меня в душе годами, выплеснулись наружу, повергнув меня в отчаяние.
Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал. Я уже не задавал себе вопрос «зачем жить», потому что знал ответ. Глубоко внутри я понимал, что жить мне не зачем, что я прожил свою жизнь зря. Прожил ее глупо и бездарно, промотав, как мот, и, что самое главное, продолжать ее нет ни какого смысла. Продолжение жизни означало только одно, продление страданий, а я этого не хотел. Довольно с меня было и того, что я уже пережил. И, единственное, чего я желал, избавится от этих страданий, как можно скорее, любым способом, включая небытие.
Так я пришел к мысли о самоубийстве. И вот, что удивительно. Если раньше мысль о смерти повергала меня в ужас, заставляя трепетать, как ягненка, перед раскрытой пастью льва, то сегодня она произвела на меня обратный эффект. Я не только не испугался ее, но даже наоборот, почувствовал облегчение, как будто избавился от непосильного груза. А именно это и сулила мне смерть. Освобождение от бремени и покой.
«Да, это выход», подумал я, утирая слезы. Мысль о смерти подействовала на меня благотворно. Мне стало легче. Отчаянье, охватившее меня в первые минуты, стало ослабевать и вскоре утихло. Я успокоился. Теперь я уже не был загнанным в угол зверем. У меня был выход,- смерть. Однако я не спешил. Ко мне вернулась рассудительность. Я решил, что покончить с собой всегда успею и прежде чем свести с жизнью счеты, должен еще раз, как следует все взвесить, и разобраться.
А все ли на самом деле так, как мне представляется? И не ошибаюсь ли я? Может, моя жизнь вовсе и не лишена смысла? Может, я просто его не вижу? И те чувства, что еще не так давно терзали мне душу, вызваны не бессмыслицей существования, а чем то другим.
Ведь у каждого человека в жизни бывают минуты слабости, когда ему кажется, что жить больше не зачем. Но проходит какое то время и боль утихает. И все становится на свои места. Жизнь снова обретает смысл. Может, это как раз и есть тот случай? И надо лишь выждать время. Удержатся от необдуманных поступков и не терять голову, сохраняя холоднокровие, и ясность ума. В конце концов, взглянуть на жизнь с другой стороны. Взглянуть на нее беспристрастно, разобраться во всем и проанализировать, чего, собственно говоря, я раньше ни когда не делал.
«Надо успокоиться», подумал я.
– Я спокоен, спокоен,- повторил я несколько раз вслух, встал и зажег свет.
Комната осветилась, обнажив беспорядок холостятского жилья. Накинув на плечи халат, я подсел к столу, закурил, и, с намерением разложить свою жизнь по полочкам, стал припоминать прошлое.
Сначала это получалось плохо. Мне ни как не удавалось оживить память. Не удавалось выстроить воспоминания в хронологической последовательности. На ум приходило черти что. Воспоминания тасовались произвольно, как карточная колода. Картины раннего детства были перемешаны со вчерашними событиями, что вносило путаницу. Но я не отступал. И скоро моя настойчивость была вознаграждена. Мне удалось внести в этот хаос порядок. Память словно ожила. Перед глазами появились картины раннего детства. Мать, отец, сестра, наша маленькая квартирка, где мы ютились, огромный дуб, с которого мы по осени сбивали палками желуди. Школа, забытые лица учителей и одноклассников, их имена и фамилии. Потом армия, завод, где я одно время работал и снова вереница знакомых лиц, с кем сводила меня жизнь. Те короткие, не забываемые мгновения счастья, что отложились в моем сердце, как в сотах мед. И все. Все..! Вся моя сорокалетняя жизнь уложилась в каких-нибудь двадцать минут воспоминаний.
Мне стало грустно. Чувство внутренней справедливости меня не обмануло. Моя прожитая жизнь оказалась пуста. Я не обнаружил в ней ни чего ценного, утратив что, можно было бы сожалеть. Абсолютно ни чего. Это была типичная жизнь эгоиста, заботящегося лишь о себе и своих интересах.
А до сегодняшнего дня в моем сознании мир делился на две части, на меня и на всех остальных, до которых мне не было ни какого дела. В своих глазах я был центром вселенной, чем то вроде солнца, вокруг которого вращается мир. Так сказать, величиной номер один. На деле же, и теперь я это понимал, я был лишь крохотной песчинкой, тем зернышком, брошенным в этот мир, но так и не проросшим, потому что упал не на добрую почву, а у дороги.
Я увидел себя как бы со стороны. Увидел себя таким, каким я на самом деле был, маленьким ничтожным эгоистом, стоящим на краю обрыва, над пропастью, грозящей меня поглотить. Но мне не было страшно. Мне было все равно. Я чувствовал лишь безразличие и скорую развязку, которая вот-вот должна была наступить. Чувствовал, как меня покидает воля к жизни, как с каждой минутой она тает, становясь, все меньше и меньше. И в тот самый миг, когда воля к жизни приблизилась к нулю, достигнув критической отметки, за которой перестают действовать все доводы и рассуждения, мой разум вдруг совершил головокружительный прыжок, перескочив из прошлого в будущее. Лишь позднее я понял, что это было. Это была последняя уловка жизни, неосознанное стремление хоть за что-нибудь зацепится, найти причину, которая бы позволила жизни продолжаться. Что то вроде инстинкта самосохранения.
Мой взгляд устремился в будущее, в надежде отыскать в нем смысл. Однако, то, что открылось моему взору, повергло меня в уныние, лишив жизнь последней надежды. Мое будущее оказалось точной копией моего прошлого. Оно было таким же пустым и серым, и, в отличие от настоящего, сулило мне еще больше бед и страданий. И едва это стало достоянием сознания, волна отчаяния захлестнула меня с новой силой.
Я бросил недокуренную сигарету в пепельницу и словно ужаленный, вскочил со стула. Меня трясло. Я ходил взад вперед по комнате и как помешанный, твердил только одно, «жить не зачем, не зачем». Таков был вердикт, вынесенный жизни моей совестью.
И тогда я решил покончить с собой. Я стал мысленно перебирать различные способы самоубийства. Их оказалось много. Однако все, что приходило мне на ум, было неосуществимо. Мне приходилось их отбрасывать и рассматривать другие. Яд? Хороший способ и главное, быстрый, и безболезненный. Но у меня его не было. Да и откуда мне было его взять, когда я и таблеток то сроду не держал в доме, не говоря уж о яде. Застрелится? То же не плохо. Легкий и практически не дающий осечек способ. Приставил дуло к виску, нажал на курок и «привет». Но где раздобыть оружие? У меня даже не было охотничьего билета, чтобы приобрести ружье. Я не любил охоту и не состоял в охотничьем обществе. Вот если бы я состоял на службе в органах, скажем, в милиции, тогда другое дело. Им полагается табельное оружие. Но я не служил в милиции. Да и все освоенные мной профессии были мирными, так что выбор у меня был не велик, либо повесится, либо забраться в ванну с теплой водой и вскрыть себе вены, как это делали древние римляне. Но и тот, и другой способ вызывал у меня отвращение. Во-первых, слишком много грязи, а во-вторых, я жил один, а значит, в случае чего, ни кто обо мне беспокоиться не станет. И не известно, сколько пройдет времени со дня моего исчезновения на работе, прежде чем меня хватятся и начнут искать. А перспектива провисеть в петле или пролежать в окровавленной ванне неделю другую при комнатной температуре, согласитесь, малопривлекательная. При одной только мысли об этом меня бросало в дрожь, вызывая отвращение. Так я и метался по комнате, повторяя одно и то же, «как».
Не знаю, сколько прошло так времени, я не засекал, но когда меня, вдруг, осенило, как это сделать, вьюга уже прекратилась. Я замер посреди комнаты и прислушался. Вокруг было тихо. Ничто не нарушало ночной тишины. Дом спал, погруженный в молчание ночи.
Поглядев на окно, из которого я намеревался сделать свой последний шаг, на душе у меня полегчало. Наконец то был найден выход,- окно. Почему именно окно? Все очень просто. Я жил на последнем девятом этаже и шансы выжить, как мне казалось, были не велики. К тому же, окна моей квартиры выходили на асфальтированную площадку, что добавляло мне очков, сводя и без того незначительные шансы остаться в живых к нулю.
Площадка предназначалась для парковки машин, где жильцы дома могли оставлять их на ночь. Но это было летом. А сейчас зима, мороз, поэтому, по моим расчетам, машин там быть не должно. Обычно в зимнее время заботливые хозяева прятали их в теплые гаражи. И, единственное, что могло помешать осуществлению моих планов, был снег. Огромные снежные сугробы, которые могли сыграть роль амортизатора, смягчив падение. Но и за это я был спокоен. Какой бы не валил снегопад, дворники исправно выполняли свою работу и ежедневно вычищали с площадки снег. А сегодня метель хоть и была, но не сильная, да и закончилась скоро. Так что ни машин, ни сугробов можно было не опасаться.
Приставив к окну стул, я взобрался на него и распахнул окно. В комнату ворвался морозный воздух, окатив меня волной холода. Его прикосновение было так неприятно, что заставило меня съёжиться. Невольно захотелось закрыть окно, и вернутся в кровать, под теплое одеяло. Пришлось бороться с искушением.
Подождав, пока организм адаптируется к температурным изменениям, я высунулся из окна наружу и глянул вниз, чтобы убедится наверняка, что там нет ни каких помех. Площадка оказалась пуста, как я и предполагал. «Хорошо», подумал я, вставая на подоконник. Теперь я мог совершить свой последний в жизни шаг.
Как это обычно в таких случаях и бывает, расставаясь с чем то навсегда, человек инстинктивно стремится запечатлеть его образ. Так и я, желая еще раз взглянуть на мир, в котором прожил жизнь и из которого намеревался уйти, обвел взглядом окрестность. Посмотрел на оснеженные деревья, посеребренные лунным светом, скользнул взглядом по крышам домов и машинально глянул на небо. И то, что я там увидел, поразило меня своей красотой и величием, заставив забыть обо всем на свете.
Это было грандиозное, ни с чем несравнимое, феерическое зрелище. От востока до запада, от края до края, насколько ухватывал мой взгляд, все небо светилось. Миллиарды звезд, маленьких и больших, ярких и не очень, смотрели на меня глазами светящейся бездны. Казалось, в это мгновение сонмы живых существ устремили свои взгляды на землю, наблюдая за каждым моим движением. Я стоял под прицелом их пульсирующих глаз и зачарованно любовался этой неведомой доселе красотой. Я не мог шелохнуться. От восторга у меня перехватывало дух. Я понимал, что стою перед лицом вечности, на пороге чего то неведомого, великой тайны, которая до сих пор была от меня сокрыта. Это трудно объяснить. Трудно передать словами то чувство, которое я испытывал, но именно оно пробудило в моем сознании мысль о том, что звезды, это не просто звезды, не безжизненные частички материи, разбросанные во вселенной, как нас учили в школе, а живые существа,- цветы.
Каждая звездочка, какой бы невзрачной она не казалась, вдруг расцвела и преобразилась, представ мне в образе диковинного цветка, а все вместе, цветущего сада. Я был поражен. Был настолько ошеломлен этим открытием, что еще долго не мог осознать все его значение. Я стоял, и, не отрывая глаз, восхищенно любовался этой фантастической феерией, пока, наконец, моя душа не расширилась и не достигла необходимых размеров, чтобы вместить в себя это чудесное откровение.
И как то само собой, как следствие, мысль о цветах, о саде, потянула за собой другую, мысль о садовнике. Я подумал, что если есть сад, то непременно должен существовать и садовник, который за всем этим ухаживает. Такой сад не может обойтись без надлежащего присмотра и ухода. Эта мысль показалась мне такой простой, что вызвала во мне удивление. «Как так?» Я столько раз любовался звездным небом, но мне и в голову ни когда не приходило сравнить его с цветущим садом. А ведь это так очевидно. Достаточно лишь взглянуть на ночное небо, чтобы узреть это чудо. Но, наверное, так всегда и бывает, что самое очевидное ускользает от наших глаз.
Не знаю, почему, но я вдруг вспомнил о боге, о библии, которую когда то читал. Вспомнил, как однажды, не помню, правда, где, но я уже слышал подобное сравнение. Его суть заключалась в том, что бог, как любящий создатель, заботится о каждом своем творении, будь то букашка, человек, или травинка. И если звезды, это цветы, а небо,- сад, то садовником является сам бог, который и ухаживает за насаженным им же садом. Теперь я видел перед собой не просто звездное небо, а божественный сад, во всей своей славе и величии.
Но это была лишь внешняя сторона открывшегося мне чуда, доступная каждому, кто не был лишен эстетического чувства и умел восхищаться красотой. Другая же сторона, сакральная, лежала за пределами физического восприятия. Увидеть ее обычными человеческими глазами было не возможно. Она находилась за гранью этого мира, и узреть ее можно было только духовными очами. Постичь же, только одним способом, соединившись с ней, став одним целым.
Именно это и случилось со мной. Я увидел в лице садовника любящего бога и прикоснулся к нему. Я стоял и думал, «если бог, с такой любовью заботится о каждом своем цветке, лелея его и холя, неужели он не позаботится обо мне, человеке, который, по словам той же библии, имеет в его глазах неизмеримо большую ценность». Воодушевленный этой простой и вместе с тем, чудесной мыслью, я решил обратиться к богу. Решил просить его о помощи.
Забыв о своем намерении покончить с собой, я закрыл окно, спустился с подоконника на пол и упал на колени. Из глаз у меня брызнули слезы.
— Боже, если ты есть,- заговорил я, дрожащим от волнения голосом,- а ты есть, теперь я это знаю, прошу тебя, помоги мне, — говорил я сквозь слезы.– Я не могу так больше жить, я устал. Я устал от этой бессмыслицы. Прости меня, боже, прости,- говорил я, захлебываясь слезами.– Только ты можешь мне помочь. Помоги мне, боже,- взывал я,– помоги. Измени меня, измени мою жизнь, наполни ее смыслом. Я не могу так больше, не могу! Это выше моих сил. Я хочу быть с тобой. Хочу быть цветком в твоем саду,- выкрикивал я, и, по мере того, как слова слетали с моих уст, мое сердце плавилось. На душе становилось светлее, чище, радостнее. А я все говорил и говорил.– Приди ко мне, приди в мою жизнь. Спаси меня, боже, спаси! Спасибо тебе. Спасибо,- закончил я словами благодарности. И, едва я закончил свое обращение, как с души у меня ушла тяжесть. Я почувствовал необыкновенный покой и мир, и вместе с тем, огромную радость. Что то теплое и светлое вошло в мою душу, и на мгновение вспыхнуло, озарив меня из нутрии. Я сидел и тихонько плакал. Но это были не слезы отчаяния, то были слезы переполнявшей меня радости. Я понял, что был услышан. Мои слова достигли его ушей, и он им внял. Я был счастлив. Впервые в жизни я был счастлив. Ни когда прежде я не испытывал ни чего подобного. Теперь я не был одинок, со мной был бог. Я чувствовал его присутствие. Он был во мне, в моей душе. Он окружал меня снаружи, был повсюду. И, главное, я находился в нем, а больше мне ни чего было и не надо.
Поглядев на часы, а было уже три часа ночи, я вытер слезы, поднялся с колен и, погасив свет, лег. Через мгновение я уже спал.